Иер 31, 31-34

Именно такие потенциальные новые почитатели, привлечённые криками «Осанна!», сегодня выражают желание увидеться с Иисусом. Это греки, причём наверняка это иудеи-прозелиты языческого происхождения. Не имея возможности добраться до Иисуса, они просят о посредничестве Филиппа и Андрея, единственных из Двенадцати, носящих греческие имена.

Интерес нескольких чужеземцев к пророку из Галилеи, обычное дело, не имеющее особого значения, в глазах Иисуса вырастает до уровня символа. Он видит в этом явленный Ему знак: «Пришёл час прославиться Сыну Человеческому», – говорит Он окружающим (Ин 12, 23). О каком же прославлении здесь идёт речь? Неужели о том, что слава Иисуса выходит за скромные пределы избранного народа и докатывается уже до далёкой Греции, Рима и всего огромного в те времена языческого мира? Так может показаться на первый взгляд. Но контекст записанного Иоанном высказывания решительно отвергает толкования подобного рода. Час Иисуса, о котором, когда приходят греки, Он сам говорит: «пришёл час», это не час земной славы и успеха. В этот солнечный весенний день, приодетый свежей зеленью пальм, ещё наполненный радостными криками толпы, бьёт для Иисуса час Его смерти. Ведь иудейский Синедрион уже решил, что Его надо убить (ср. Ин 11, 53). А сегодняшний триумфальный въезд в Иерусалим только ускорит исполнение приговора, поскольку иудейская верхушка испугается, что пророк может стать слишком популярным, а значит и опасным. «Фарисеи же говорили между собою: видите ли, что не успеваете ничего? весь мир идёт за Ним» – сообщает Иоанн (Ин 12, 19).

Исполненные добрых побуждений, но любопытные греки, возможно, подумали, что неплохо бы установить личный контакт с человеком, которого народ только что провозгласил царём и с помпой проводил в город. С таким можно далеко пойти. Сколько правоверных иудеев, да что там – среди самих учеников Иисуса таких, что думают так же. Рядом с Мессией им видятся слава, богатство и власть. Уже сейчас они охотно поделили бы между собой троны, на которых надеются посидеть (ср. Мф 20, 20n). Будут когда-то и такая слава, и такое богатство, и такая власть. Но прежде придётся сойти далеко вниз, в жуткую ночь одиночества, мук и смерти. Иисусу известна Его судьба, поэтому Он давно уже готовит учеников к наихудшему. Ещё когда они брели из Галилеи в столицу, Он говорил им: «Вот, мы восходим в Иерусалим, и Сын Человеческий предан будет первосвященникам и книжникам, и осудят Его на смерть; и предадут Его язычникам на поругание и биение и распятие» (Мф 10, 18-19; а также 16, 21; 17, 22-23). Кто из тех, кто сегодня так теснится вокруг, захочет тогда пойти с Ним? Кто выдержит? «…Оставив Его, все бежали» – напишет впоследствии Марк (Мк 14, 50). Они испугаются. Человек Иисус тоже боится «часа своего». Внезапно развернувшаяся перед ним картина унижений, пыток и смерти столь ужасна, что с уст Иисуса срывается признание: «Душа Моя теперь возмутилась; и что Мне сказать? Отче! избавь Меня от часа сего!» (Ин 12, 27). Спустя несколько дней, в Гефсиманском саду, этот страх вернётся в ещё более устрашающей форме, источая из истерзанного тела кровавый пот (см. Лк 22, 44). Смертельно скорбя (ср. Мф 26, 38), сердце Обречённого ещё настойчивей, чем прежде, будет молить Отца об избавлении (см. Лк 22, 39-44).

Однако и сейчас, на улицах Иерусалима, и позднее в горнице, в кругу доверенных учеников, Иисус назовёт это свой страшный «час», который уже пришёл, часом, несущим Ему славу, часом прославления Сына Человеческого (ср. Ин 12, 23.28; 13, 31-32). Он скажет так, потому что знает больше и видит дальше других. За действительностью страстей и смерти Он видит действительность славы и жизни.

Он уже пытался говорить об этом ученикам. Почти в каждом из высказанных Им пророчеств о грядущих мучениях звучало одна, пусть короткая, но полная надежды фраза: что через три дня воскреснет (см. напр. Мф 16, 21; 17, 23; 20, 19). Почему они так и не поняли этих слов? Почему никогда не воспринимали их всерьёз (см. Мк 9, 32; Мф 16, 22-23)?

Смерть сына Человеческого не будет ни концом, ни поражением. Она будет началом и победой. «И когда Я вознесён буду от земли, всех привлеку к Себе», – говорит Иисус, устремившись внутренним взором во многомерность «часа своего» (Ин 12, 32; ср. 3, 14).

Сегодня, когда бьёт этот дивный, полный парадоксов, одновременно злой и добрый, писанный тьмой и светом, сокрушительный, но и возносящий ввысь час, Иисус знает, что должен в него войти. И войдёт. Ведь для этого часа Он и пришёл (см. Ин 12, 27).

Кроме этого, Иисус попытается как можно доступнее передать ученикам также и великую истину о смерти, перерождающейся в жизнь, истину, которой живёт Он сам. Поэтому Он начинает говорить, и то, что Он скажет, станет самым отталкивающим, но и самым соблазнительным во всём Евангелии. «Если пшеничное зерно, пав в землю, не умрёт, то останется одно; а если умрёт, то принесёт много плода. Любящий душу свою погубит её; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит её в жизнь вечную» (Ин 12, 24-25). Иисус говорит о Себе. Это Он то самое зерно, бросаемое сегодня в землю и, казалось бы, обречённое на погибель. Он должен умереть, чтобы дать жизнь другим. Должен сделать добровольный шаг в смерть, шаг, который кто-нибудь, возможно, назовёт безумной ненавистью к собственному существованию, а на самом деле это будет жертва, несущая славу принесшему её и пользу всему миру.

Говоря о Себе, Иисус думает о нас. Ведь мы тоже зёрна. Как убедить бедное человеческое зёрнышко, что надо идти в землю? Или что надо позволить перемолоть себя в жерновах судьбы, чтобы выйти из них мукой для хлеба другим людям? А главное: как научить влюблённых в жизнь безумцев трудному искусству меры, отказа от своего, постоянных жертв своим временем, имуществом, здоровьем, счастьем, даже жизнью на благо других? Ведь все эти требования неизбежно встанут когда-нибудь на пути ученика Христова. И ни одного из них не избежишь, если хоть раз в жизни брал в руки Благую Весть и прочёл там, как безмерно возлюбил некогда один Человек другого человека.

Иисус не видит другого способа подтолкнуть меня к трудному шагу в мой собственный, человеческий час, кроме как сказав мне: «Приди ко Мне. До тебя Я прошёл весь этот путь. И знаю, что он хоть и страшен, однако ведёт не к смерти и небытию, а к победе. А самое страшное и непосильное со Мной, но только со Мной, можно будет вынести, а иногда и полюбить».

Прислушаемся к этому приглашению Иисуса, летящему к нам сквозь столетия со двора иерусалимского храма, где на великих часах истории впервые пробил «Его час»: «…Кто Мне служит, Мне да последует; и где Я, там и слуга Мой будет. И кто Мне служит, того почтит Отец Мой» (Ин 12, 26).

Пятое воскресенье Великого поста ведёт нас, как когда-то Филипп и Андрей жаждущих увидеть Мессию греков, к Иисусу. Это ещё не Иисус Пасхи. Он ещё висит на кресте. Ещё не преодолел тёмной части своего «часа», той, в которой зерно умирает, скрывшись в земле. Но Он преодолеет. Но уже скоро и небо, и земля воспоют Ему «аллилуйя».

Побудем с Ним в час испытаний, ведь он пройдёт. Ежегодно возвращающаяся Пасха напоминает: кто поставил на Жизнь, тот будет жить. Кто отважился на шаг в страстные муки со Христом, тот с Ним войдёт и в час Его и своей славы. Бедный, напуганный ученик, смелее!

Часы предназначений не останавливаются. И для тебя их стрелки не остановятся на Страстной Пятнице!